Генадий Жаров

[PALASH]

"АМНИСТИЯ-II":

ВСЯ ЛЕГЕНДАРНАЯ ПРАВДА -2

Из воспоминаний Геннадия Жарова: "Особенно частые и плодотворные музыкальные занятия проходили по весне на скамеечках, темными теплыми вечерами, когда дурман от распускающейся сирени мутил сознание. Учителей было предостаточно, аккорды усваивались на ходу, тем более что рядом всегда сидели очаровательные юные создания женского пола с наколками на руках, чаще всего это были имена: Катя, Ира. Песни, которые мы слушали и пели, были произведениями прямо-таки завораживающими по своему художественному уровню и содержанию, да и по простоте в их исполнении. Они наполняли нас высоким чувством дворового романтизма. Сергей Есенин: "В том краю, где желтая крапива...", Петр Лещенко - "Журавли", ...уже известный Булат Окуджава: "А ну, швейцары, отворяйте двери...", "Товарищ Сталин, Вы большой ученый..." Юза Алешковского и, естественно, Владимир Высоцкий, голос которого, записанный на скверных катушечных магнитофонах, повергал нас в благоговейный шок".

Из тогдашних друзей Жарова в живых осталось двое. Большая часть его сверстников пошла по тюремной дорожке. Одному из них -Жене - выпала очень непростая, странная судьба. Отец - Ка-Гэ-Бэшник, мать переводчица. Сын большую часть жизни провел на зонах и сгинул где-то под Магаданом. Но в Москве у Жени всегда было навалом западных пластинок: Элвис Пресли, Билл Хейли, Пол Анка, ну, и конечно, "Битлз"..." Геннадию, по собственному определению, "неизлечимо заболевшему" музыкой, Богом была уготована иная, отличная от большинства измайловских сверстников-хулиганов, тропа. По ней он идет до сих пор. Ему уже далеко за 40, и в последнее время он все чаще стал оглядываться назад - в прошлое. Но все меньше тех, кому адресованы теплые и благодарные взгляды.

...А на Сиреневом бульваре каждою весной Поломаны все веточки сирени махровой, И я тащу букетище, огромный такой, В той юности моей для Верочки Блиновой...

Зимой со скамеечек на Сиреневом бульваре музыка перетекала в жэковские подвалы, куда стаскивали кто во что был горазд: кто колонки, кто усилок. Местные умельцы умудрялись варганить электроинструменты, с которыми тогда была напряженка. Там учащийся техникума Гена Жаров освоил бас-гитару настолько, что занял место штатного басиста в группе "Контрасты", существовавшей при Бауманском телефонном узле.

Из воспоминаний:

"В то время я уже писал песни. Но они казались мне далекими от совершенства, потому особо не афишировались. Те же из них, которые я все же осмеливался исполнять, вводили моих первых слушателей в недоумение. Они обязательно спрашивали, где и сколько я сидел. Самыми приятными моментами были те, когда мои опыты принимались за песни Высоцкого. "Нет, - густо краснея, скромно говорил я, - это не Высоцкий, это я написал". Так я невольно попал под влияние знаменитого поэта..."

Спасибо

В один прекрасный день дворовое музицирование завершилось для Геннадия Жарова городским призывным пунктом. И уехал он на два года в далекий, но солнечный, город Баку. Когда вернулся в родной двор, на вопросы друзей: "кем служил?" - честно отвечал: "Бас-гитаристом". За все два года Жарову не довелось выпустить из автомата ни одной очереди - да он его и в руках-то толком не отцу-командиру, благоволившему футболистам и музыкантам!

Часть Жарова и в армейских футбольных баталиях, и на смотрах солдатской песни раз за разом первенствовала. Отголоски "Краснознаменного, Ордена Ленина, хора..." слышны в песне-письме бойца Первой Конной, известной как "Аксинья", между прочим - КСП-шном хите.

Авторской песней Геннадий увлекся еще в 70-е, будучи студентом Автомеханического института, который благополучно закончил, ...прогуляв больше половины лекций. Много академических часов и минут Жаров проводил, болтаясь с КСП-шниками по лесам, сплавляясь по рекам на байдарках. Так и плыл по течению в жизни своей... "Была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь..." А хорошее было времечко! Кто будет докапываться у туристского костра, утверждена ли твоя "программа" Минкультом, или нет. Потому и крепло в керженских, мещерских и подмосковных лесах авторское "Я", гулким эхом прокатываясь по ельникам и березнякам. На слетах самодеятельной песни такой свободы, конечно, уже не было. Там на каждую сотню туристов приходилось по 2-3 сотрудника с рюкзаками, как штатных, так и добровольных помощников. "Помню, - говорит Жаров, - на 25-й слет приехал важный комсомольский чин, чуть ли не 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ. Только вышел на сцену поздравить участников, открыл рот - как раздался такой оглушительный свист, что листья на деревьях стали осыпаться. Секретарь собрался и уехал восвояси. А на следующее утро на склоне холма появился выложенный из пустых бутылок лозунг: "Слава КСП!"

Тем не менее, Геннадий Жаров с далеко не однозначной с точки зрения коммунистической идеологии песней "Аксинья" умудрился занять первое место на Московском фестивале авторской песни. Сам председатель жюри Ян Френкель отметил его выступление!

Спустя много лет, уже в 90-е, "Аксинья", наряду с "Ушаночкой", вошла в дебютный альбом "Амнистии-П".

Ты прости меня,

Дорогая Аксинья,

Но твоя юбка синяя

Не удержит бойца.

Не реви, баба темная.

Много нас у Буденного!

Наша Первая Конная -

С ней пройдем до конца!



Всего-то ничего - перенести создание песни лет на 15 назад, а буденновскую конницу - на

песчанно-барханный Мангышлак, и "Аксинья" могла бы стать отличной звуковой дорожкой к фильму "Белое солнце пустыни". Сгодилась бы и для "Бумбараша" - да для любого фильма, где главный герой - светлый, наивно-романтический борец за мировую революцию. Первым в авторской песне этот образ наиболее ярко проявился, вероятней всего, у Булата Окуджавы. Помните его "комиссаров в пыльных шлемах"? Герой Жарова, конечно признает авторитет комиссаров - в теориях, на митингах, но не в седле. Потому и сгинул, несмотря на партийный оптимизм, политработник Кривухин...

Прекратить истерики! Ведь я пока живой. Вот кончим офицериков И тогда домой!

Нет, не так уж светел жаровский всадник. И тон "письма" его Аксинье не столь елейно-вежлив, как в послании товарища Сухова. "А в последних строках..." - так вообще конный браток-махновец на врага несется кровушку пущать, даром, что буденновец. "...И покрылось поле сотнями порубанных, пострелянных людей. Любо, братцы, любо. Любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить..." Реализм, но социалистический ли?

Кто он, этот всадник? Крестьянин-бедняк, городской пролетарий или голь казацкая?

Скорее, последнее, но не это важно. Ненависть к тем, кто богаче и благороднее, к "белой кости"- чувство надклассовое. "КСП-шные интеллигенты, - говорит Жаров, - считали, что в этой песне сокрыт иной смысл, и, на самом деле, "Аксинья" - вещица... белогвардейская".