Сергей Наговицын: все не в пользу жизни
Я не могу назвать его Серегой: всего один раз по телефону слышал его голос, кассеты не в счет. Мы договорились с ним о том, что в следующий его приезд в Москву встретимся, поговорим для этой главы. Он должен был живым в ней появиться. Теперь поздняк метаться: жизнь - не компьютер; "мышку" за хвост дернув, не воротишь ее. И оказалось: двум смертям в одной книге - бывать.
Дальше было б, наверное, так, если б по человечеству:
...Мы (Полотно, Круг, "Амнистия", Игорь Герман, еще человек 10 поющих в этом жанре людей и я с ними) едем в Пермь, где жил Сергей Наговицын, где все помнит о нем и плачет, - на его сороковины. Он находился в этом уральском городе с семьей - женой и крохотной дочкой. Здесь зарабатывал средства к своему существованию, здесь писал свои песни. Он никуда не собирался переезжать из родных мест, но ему пришлось бы, если бы его жизнь длилась дальше. Ибо пророчили ему славу. Она и пришла - его не оказалось.
...Если б по человечеству: быть бы в Перми большому концерту в память о нем. Но за неделю "свинтили" концерт, как в лучшие подпольные годы, отцы города. Говорят, будто испугались какого-то "сходняка". ...Постановили, и хрен с ними! Не в этом дело. Сергею-то Наговицыну их решения и постановления уже - ничто. Он и при жизни-то, по словам знавших его людей, немногословный, негромкий парень был. С ухмылкой смотрит он на меня с обложки альбома "Дори-дори":
"Ну, слушай-слушай... При жизни-то особо не удосуживался. "Токарев, Толян Полотно - они понятно зачем здесь. Они - история, люди именитые. А меня-то за что в свою книгу волочешь, за то, что умер, что ли?"
"За то, что жил, - отвечаю, - пережил и дальше хотел, но не смог продолжаться. За то, что хорошие песни пел, да не допел. За стихи да за птиц твоих строчек: сизарей да снегирей, что слетаются теперь на твою могилу. Весной вот ласточки будут..."
"...Там по периметру горят фонари
И одинокая гитара поет.
Туда зимой не прилетят снегири,
Там - воронье..."
Не горят фонари по периметру Закамского кладбища: некого прожекторам сторожить.
"...А воронье все - пусть на том берегу Камы, в Перми остается, у Большого дома...
...За то написал я про тебя, Сергей, что, неживой уже, здесь, в книжке моей жить будешь, а значит, тем, кто любил твои песни, легче тебя помнить будет...
И за то, что умер ты, Сергей - тоже тут оказался. Ты умер - всем работа: бабки на тебе делать! Недавно купил в ларьке враз 3 твоих альбома, а продавец и не удивился даже - влет ты идешь, после смерти-то.
Прости, Сергей. Я правду тебе сказал, да упокоится твоя душа в лучшем из миров."
И вот теперь думаю я, грешный, мысль странную: неужели, для того, чтобы стать легендой "русского шансона", певец, которого при жизни слушали вполуха, не желая найти то, что, якобы, таилось ( а на деле было ясно и прозрачно) - неужели он должен умолкнуть на веки вечные?
Что осталось нам теперь? И все, и почти ничего. Не поговоришь с ним, так хоть вслушаешься. Он успел записать 5 альбомов: два из них - "Городские встречи" и "Дори-дори" - дворовой тематики; следующие три - "Этап", "Приговор" и "Разбитая судьба" - резким броском этой самой судьбы, тюремно-лагерными получились. Вот и слушай, размышляй над тем, что ему было отмеряно - в жизни и песне.
Я верю в магию чисел. Черновик этой главы начался в какого-то лохматого года ежедневнике на месте, соответствующем 20-м числам декабря. Именно на месте - сами странички отсутствовали; вероятно, там было записано что-то, не имеющее отношения к этой книге, и я их попросту вырвал. А в двадцатый день последнего декабря 1999 года после третьего подряд (!) концерта в городе Кургане Сергея Наговицына вырвал из жизни сердечный приступ.
С покойным Юрой Барабашем - Петлюрой - я сколько-то, но был знаком. И когда писал о нем, каким-то неведомым мне нервом чувствовал, будто он где-то рядом: смотрит, читает - ему небезразлично его посмертное продолжение. Сергея же я не знал вообще; повторюсь, лишь минуту говорил с ним по телефону. А тут еще загадочным образом исчезла кассета, куда Анатолий Полотно записал для радио разные речи земляков-пермяков: Сергея Русских, Игоря Германа, Сергея Камы, Феди Карманова и - Наговицына Сергея в их числе. "У меня никогда ничего важного не пропадало, а тут такая потеря!" - удивленно говорит в трубку Полотно. Разговаривали мы в день сороковин Сергея - 27 января. Словно его душа не хотела, чтобы о нем писали, пока она еще рядом: "Уйду совсем, а там делайте, что хотите".
Я верю в подобные удивительные вещи, ведь, иначе, если не верить, то как же тогда жить?
*****
"Успокоится душа,
До свиданья, кореша!
Ветер - скользом.
Автоматчики в ПШ,
И котлы чуть-чуть спешат -
Все не в пользу!"
Спрашиваю себя: откуда у простого уральского парня из пермского пригорода Закамска такие образы, такие языковые перлы: "ветер - скользом", "все не в пользу"? И ведь это все его, даже не находки - найти, подобрать можно то, что уже где-то лежало, - а изобретения. Хоть весь "русский шансон" перерой - нет такого новояза ни у кого. А может, не там надо искать, а у старых блатарей на кичах?
Проекция судьбы Сергея Наговицына на нары - вот суть его последних трех альбомов. Именно проекция, а не сама судьба... и тут пусть пока будет тайна.